Тридцать лет «на позитиве»: история одного из первых пациентов тамбовского ВИЧ-центра

— Мне врачи шансов не давали, говорили, что проживу года два-три. Я тогда решил, что буду одним днём жить. Нет, «во все тяжкие» не пустился. Наоборот: много работал, а всё заработанное тратил на отдых — путешествия, курорты, вкусную еду… Знать бы тогда, что ещё жить да жить, — уже две квартиры купил бы!..

Максиму чуть за 50. О своём диагнозе — ВИЧ-инфекция — он узнал в далёкой молодости, став в то время одним из первых ВИЧ-позитивных в Тамбовской области. Мужчина, глядя на мои блокнот и диктофон, замечает: «Я вам всё расскажу, только имя мне поменяйте в тексте. Статуса своего не стыжусь, но и не хочу, чтобы знакомые как-то «вычислили» через публикацию».

Восемь месяцев в «одиночке»

…Рубеж восьмидесятых и девяностых. Серый из-за дождя обычный рабочий день навсегда врезался в память. В кабинет, где работал Максим — молодой специалист, недавно вернувшийся из армии — вошли трое: двое женщин в белых халатах и капитан милиции в форме. Обратились по имени-отчеству, предложили поговорить в отдельном помещении.

— Говорили коротко: мол, служили там-то тогда-то? Ну вот, был у вас контакт… Теперь проверяем всех из части, — вспоминает Максим, добавляя: — Особо ничего и не пояснили. Сказали, что нужно обследоваться. А в Тамбове кровь на ВИЧ не исследовали, нужно было ехать в Москву, «на Соколинку» — так называют неофициально инфекционную клиническую больницу № 2 в районе Соколиной горы. Именно там ещё в 1980-х начались исследования по линии СПИДа.

Это сегодня, когда речь заходит о вирусе иммунодефицита, многие современники различают собственно ВИЧ-инфекцию и её конечную стадию — СПИД. А 30 лет назад о болезни в обществе было мало что известно, да и в научно-медицинской среде изучение вируса только начиналось. Светила медицины, не говоря уже о рядовых специалистах, не могли дать точные ответы на вопросы о степени «заразности» пациентов и перспективах лечения.

Максим вспоминает: в «Соколинке» его разместили в одиночном боксе. Обследованием занимались разные специалисты — вирусологи, иммунологи. Был среди лечащих врачей и будущий академик РАН Вадим Покровский, ныне — руководитель Федерального научно-методического центра по профилактике и борьбе со СПИДом, а тогда — молодой совсем врач.

— Медики все в масках, кровь на исследование брали каждый день. Из бокса не выпускали, еду приносили через специальное окошко в двери. Связи с внешним миром — никакой, ни радио, ни газет… Только в окно смотрел на улицу, как сменялись день и ночь. А ещё под самым потолком было маленькое окошко: я как-то залез туда, посмотрел… В соседних боксах увидел несколько своих сослуживцев по «срочке». Понял, что и у них, возможно, тот же диагноз, — рассказывает Максим.

Вечер, когда и произошёл роковой «контакт», он тоже вспомнил потом в деталях. Выходной, увольнение, компания из таких же солдат-срочников и нескольких симпатичных барышень. Дело молодое — что и говорить. К слову, о судьбе сослуживцев он ни тогда, сидя в больничной «одиночке», ни спустя годы ничего не узнал.

А сам Максим просидел в боксе больше полугода, в Тамбов вернулся почти через восемь месяцев. На работе его, кажется, уже похоронили: неизвестная болезнь тогда щедро «приукрашивалась» эпитетами «смертельная», «эпидемия», «чума XX века»…

— Большинство коллег от меня отвернулись. Позже работу пришлось сменить. Ушёл туда, где обо мне не знали ничего, — говорит мужчина.

Можно жить

А вот дома к положительному статусу Максима отнеслись спокойно. Не было ни воспитательных бесед, ни пресловутого «что люди скажут» от родителей; супруга и дочь брата, скорее всего, тоже знали, но неприязни не показывали.

— Один случай помню. После рыбалки пришёл с большим уловом, сам взялся чистить рыбу и… порезался. В ведро с рыбёшками капля крови упала. Отец и брат увидели. Не сказали ничего, но я по глазам всё понял. В общем, без ухи мы остались тогда. К чему рисковать? Это было очень давно, специфической противовирусной терапии ещё не было — её получать я стал только ближе к 2000 году, когда на базе инфекционной больницы открылось специализированное отделение для ВИЧ-инфицированных, — говорит Максим.

Он обращает внимание: антиретровирусная терапия снижает вирусную нагрузку у ВИЧ-положительных, вплоть до того, что вирус не обнаруживается в крови. Терапия позволяет жить полноценной жизнью, хорошо себя чувствовать, рожать здоровых детей.

Максим показывает фото, на снимках большая компания улыбающихся людей, праздник. Рассказывает: это традиционный осенний бал для «плюсов», каждый год люди с ВИЧ-положительным статусом организуют такие балы «для своих». Приезжают со всей страны. Мой собеседник называет регионы от Сахалина до Калининграда, замечая: большинство позитивных скрывают свой статус от коллег или знакомых, хотя ВИЧ давно перерос стереотипы о болезни асоциальных элементов.

— Помните, даже лет 10-15 назад ВИЧ в обывательской среде считался вирусом исключительно наркозависимых людей и «женщин лёгкого поведения», хотя значительная часть заразившихся — люди социально благополучные. Просто… Так случилось. С годами меняется в лучшую сторону отношение общества и к болезни, и к пациентам. Но большинство до сих пор боятся открывать свой позитивный статус публично, доверяясь только самым близким. Поэтому нужно больше говорить о том, что и с вирусом жить можно. Главное — доверять медработникам, не забывать о приёме препаратов и быть честным с близкими, — говорит Максим.

Правда, не все пациенты понимают серьёзность своего положения и осознают необходимость лечения. Мой собеседник замечает: тех, кого принято называть ВИЧ-диссидентами, немало. Говорят, мол, мы не верим в существование вируса и лечиться отказываемся.

— Но тут часто сама жизнь вмешивается. Одна наша девушка, молодая совсем, ослепла: вирус дал осложнение на зрительный нерв. Увы, я не смог раньше убедить её лечиться. Теперь она строго по часам пьёт таблетки, ухудшений нет, но зрение уже не вернуть… Я часто выступаю в нашем ВИЧ-центре как равный консультант. Почему-то врачам не всегда доверяют — так пусть услышат меня, прошедшего тот же путь. Когда узнал о диагнозе, я плакал, думал, что жизнь закончилась. Позже принял болезнь, осознал: жить можно, хвататься за любую возможность! Я знаю, о чём говорю: заболев, я не получал терапию почти десять лет, просто не было в то время препаратов и схем лечения. Осложнения были, да такие, что, казалось, всё, конец. Говорить не мог, ходил с трудом, неделями в больнице лежал. На больничной койке за эти тридцать лет в общей сложности провёл почти пять. А сейчас можно получать лечение и… просто жить. С «позитивом» и на позитиве, — говорит Максим.