Театральное виеведение: в Тамбовском молодежном театре поставили «Вия»

Никто пока толком не объяснил, зачем в мире искусства почти два столетия назад завелся, с легкой руки Гоголя, Вий. Сумели только выяснить, что он придуман писателем: фольклористы не нашли первоисточник, и считается доказанным, что никакого Вия в малороссийских сказках и легендах до Гоголя не существовало. Ну а «что хотел сказать автор» — вопрос остается открытым, что и делает возможным, извинительным, допустимыми, а то и желанным самые разные толкования. Так что, как бы ни хотелось иной раз возмутиться вольным обращением с литературным произведением, но, возможно, каждая новая фантазия приближает к его пониманию.

Тамбовский молодежный театр внес свой вклад в занимательное виеведение. Юрий Фитисов, известный тамбовским театралам как актер, попробовал себя в режиссуре и проставил «Вия» по инсценировке Андрея Галамаги. Готовящаяся постановка привлекала внимание, и интересующиеся знали, что драматург обнаружил в «Вие» любовную линию, соединяющую Хому и Панночку, которая является несчастной жертвой, чью душу поработила Ведьма.

Версия не слишком убедительная, но увлекательная. И, как оказалось, не очень жизнеспособная. Лёгкий намек на любовь с первого взгляда, случившуюся между Хомой (Алексей Татаринов) и Панночкой (Екатерина Кочанова), когда они сталкиваются где-то на лужку, не оформился ни во что большее. Зато проявились и оформились другие идеи, о существовании которых, наверное, не догадывался и сам драматург.

Новые смыслы 

Действие развивается привычно: семинаристы Тиберий Горобец (Станислав Завьялов), Халява (Сергей Малахов) и Хома Брут отправляются на каникулы. В пути происходит первая встреча с Панночкой. Семинаристы останавливаются на ночлег у Старухи (Ангелина Лукьянова), ночью она приходит к Хоме, катается на нем, и происходит бой с нечистой силой. За счет светового решения это одна из самых зрелищных сцен. Световое оформление (Артем Глинкин) в спектакле очень важно для создания атмосферы, контраста солнечной бытовой дневной жизни и мистической страшной ночи, оно иллюстрирует саунд-дизайн (Евгений Корабельников) с его хоралами, мычанием коров, скрежетом засова и ужасающе реальным скрипом половиц.

Убитая ведьма превращается в Панночку, Хома в ужасе бежит обратно в семинарию в Киев, но посланцы сотника увозят Хому на хутор. Он читает по Панночке три ночи и на третью погибает. В финале Панночка и Хома смотрят друг на друга, как полагается смотреть влюбленным, и уходят через черный проем в форме крышки гроба. В арии Панночки звучит благодарность и счастье освобожденной души.

Сегодня запросто можно представить «Вия» без малороссийского антуража, но с ним все-таки лучше: девушки в венках с лентами, козаки с люльками, огневые танцы и завораживающие хороводы. Не обошлось без хоровода и в пересказе истории о том, как Панночка «поставила свою белую ножку» да и оседлала псаря, и значение его больше, чем можно подумать. Догадываться об этом начинаешь во вторую ночь, когда нечисть основательно принимается за Хому и едва не прорывается через запретный круг. В темноте движутся странные фигуры, напоминающие фантастически огромные грибы-дождевики, а на самом деле это ходячие глаза. Потом тьма рассеивается, Хома сидит посреди майдана, а вокруг него стоят хуторяне да хуторянки, держа странные предметы, которыми они... ОНИ?!.. только что прикрывали лица. Вот тут-то запоздало и узнаешь в них участников хоровода, на которых опиралась Панночка, оседлывая жертву. Да и Сотник, отправляющий Хому, невзирая на его мольбы, читать по покойнице в третью ночь, выглядит так, «будто что-то знает». Разумеется, в третью ночь глаза на ножках, навалившись единым телом, все-таки доконают злополучного философа. Вий на сцене не появится. Такое решение может иметь прагматические резоны, но концептуальное объяснение у него все равно есть, даже если режиссер об этом не знает. Подозрительное и, скорее всего, незапланированное сходство нечисти, «коллективного Вия», и хуторян отразила порабощенность злом хутора (этакая деревня вурдалаков), а то и всего мира, в котором восторжествовал князь тьмы.

Творческое воплощение 

Хому Брута играет Алексей Татаринов, для него эта роль, большая и выигрышная, настоящий подарок. В Хоме Бруте столько жизни, силы он так обаятелен, хотя и не слишком благочестив, с ним происходят такие невероятные вещи, что играть его — удовольствие. Неудивительно, что иногда актер несколько заигрывается, кричит громко, например, когда читает по покойнице, а так как каждая ночь страшнее предыдущей, то и кричит все громче. Андрей Галамага тактично пересказал несколько псалмов, они вполне узнаваемы, и гибнет Хома фактически под 133 псалом: «В ночи воздевайте руки ваши ко святилищу и благословляйте Господа!» Возможно, он выбран из-за слов «во время ночи», но есть там и слова более важные — «благословите Господа». Под них и совершается расправа, что не может не наводить на очень пессимистичные мысли... Создатели спектакля постарались обойтись без религиозной атрибутики на сцене, задник в виде иконостаса без икон удачно изображает заброшенную церковь, но, как иногда случается, и менее всего этому надо удивляться, если все происходящее овеяно духом Гоголя, изображение начинает жить своей жизнью, продуцируя дополнительные смыслы. Да и как не продуцировать их, если царские врата напоминают очертаниями крышку гроба...Через эту дверь в потусторонний мир отправляются Панночка с Хомой, и что-то не верится, будто они идут гулять по облакам и слушать хоры ангелов.

Общепринято, что Хома погибает из-за маловерия, по мысли Андрея Галамаги, отдает жизнь ради спасения души Панночки. В версии ТМТ, думается, ключевым вопросом должно быть не «почему», а «почему именно он». Наиболее подходящий ответ: потому что у него-то есть душа, которая требуется «коллективному Вию», каждая отдельная часть которого вполне одушевленная, а вот слившись в одно тело, эти части души теряют. Примерено как чиновники, каждый из которых милый человек, а «при исполнении» бессердечная машина. А ведь Вий назван Гоголем начальником — слово не фольклорное, а чиновничье, петербургское, не из Малороссии, а с Невского проспекта.

Между солнечным изобильным днем и страшной мертвенной ночью границы нет, она там, где человек прокладывает черту, за которой он уже гриб-дождевик, слепой глаз на ножках, начальник департамента или иная часть коллективного же Вия. Вряд ли это «хотел сказать автор», но спектакли, особенно, если овеяны духом Гоголя, продуцируют смыслы. Виеведение развивается. Ну да и Вий с тем...